Mila’s Blog

“…Не найти того,
что ищем,
Ни тебе, ни мне.”

Г. Шпаликов

Мне 14 лет. Я в восьмом классе. “Отличница- комсомолка”. От школы меня послали на слёт лучших активистов - школьников. Это почётно, интересно! Это здорово! Я знаю, что там будут самые классные ребята со всего города. Уже предвкушаю, сколько новых друзей я там найду. Они все будут умные, весёлые - ах как это будет замечательно!

И вот я вхожу в комнату где нам всем велено сoбраться. Я всегда прихожу раньше всех. Терпеть не могу опаздывать. И сегодня я думаю, что пришла первая. А вот и нет. В углу в удобном кресле...спит юноша. Спит сладко, безмятежно.

У меня есть время его разглядеть. Длинные ноги (наверняка, высокий), лицо - бархатная смуглая кожа, очень стильная стрижка (под Битлов) светлых русых волос. Даже во сне от него исходила дружелюбная уверенность красивого сильного человека. Это было так не похоже на подростков нашего возраста - нервных, с коплексами и желанием что-то доказать.

Юноша открыл глаза. Улыбнулся мне. “Привет, я - Саша. А ты?”

А я влюбилась!

Мы познакомились. Саша К. Из соседней школы. Тоже на слёте.

Звёздный мальчик. Успешный во всём: и учится хорошо, и танцует лучше всех, обожаем старшими, уважаем ровесниками. Всегда улыбка, в ладу с собой.

Мы дружили много лет. Втречались по “комсомольской линии”, ходили в походы, были в молодёжной редакции местного ТВ. Окончили школу. Одновременно поступили в институт: я - на иняз, Саша на исторический. Там тоже всё время наши орбиты пересекались.

Нет, мы не были “парой”. У него были подружки, я дружила с другими мальчиками. Но был Саша, и были “все остальные”.

Просто радостно знать, что завтра пойду на лекцию, и наверняка увижу его там. Мне казалось, что он тоже как-то особенно улыбается, когда случайно встречает меня.

Потом мы уехали в Ленинград. Навсегда.

И больше я Сашу не видела, и ничего о нём не знала. Началась новая жизнь. Новые друзья, новая любовь, новая страна. Замечательный, милый мальчик остался добрым, светлым воспоминанием юности. Когда у меня родился сын, я назвала его Сашей.

A несколько лет назад началась эпидемия под названием “Одноклассники”.

— Как ты ещё не на “Одноклассниках”?!! — вопрошали все мои друзья и знакомые.

— Нет.

— Ну ты даёшь!

— Я не люблю быть в толпе.

— Глупости. Так интересно. Знаешь кого я там увиделa?..

Наконец, меня “уболтали”: я тоже записалась в “Одноклассники”. Без восторгов, без энтузиазма — так, за компанию.

Давным-давно не вспоминала студенческие годы, а тут вдруг подумалось: Саша. Что с ним, как живёт? Наверняка, успешен в новой России — ведь он был такой умницей! Жена, дети?

Пошла на “Одноклассники”. Увидела его страничку. Открыть? Долго не могла себя заставить кликнуть мышкой. Надо верить интуиции. Но в этот раз я не послушaлась. И...

С фотографии на меня смотрел пожилой, уставший от жизни человек. Потухшие глаза. Наверное, выпивает. Работает “директором по хозяйственной части” (а попросту — завхозом) в каком-то любительском театре. Жена, дочь.

И только копна замечательных густых седых волос напоминалa Сашу К. - звёздочку нашего города.

В тот день я долго сидела перед экраном компьютера. Потом много дней у меня в памяти менялись картинки: спящий юноша в углу комнаты, грациозно танцующий красавец на одной из молодёжных вечеринок, улыбающийся и немного важный комсомольский вожак в нашем институте. И очень хотелось стереть из памяти фото побитого жизнью, не очень счастливого, и очень грустного человека.

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

— Г. Шпаликов

Грузия - объяснение в любви

Я не родилась на этой земле. В роду не было никого в ком бы текла грузинская кровь.

Однако, в нашей семье не было нужды называть фамилии: для нас пели Нани и Буба. Мы смотрели фильмы и наслаждались игрой Кахи, Серго и Софико. Когда мы с папой смотрели футбол, то всегда ждали, что комментировать игру будет Котэ - ах как красочно и “вкусно” он это делал!

Я понимала эту музыку, людей, страну сердцем и душой.

Девчонкой-подростком я отправилась путешествовать по Грузии. Одна, с друзьями, без взрослых. “Она сошла с ума!”- говорили моей маме знакомые. “Её украдут. А ещё знаешь что сделают?..” Да, я знала. Знала, что Тбилиси - “мой” город. И что со мной ничего плохого там просто не может случиться.

Зато только в Тбилиси в 6 часов утра, когда я пошла гулять по утренним пустым улицам, на горе откуда виден весь город и где есть самое большое “чёртово колесо”, старик сторож лично для меня и моей подружки открыл парк, завёл это колесо и катал нас: “Дэвочки, посмотрите, какой Тбилисо красавец!”

Нас воспитывали атеистами. Но вот в Мцхете мы попали в собор, где по старым обычаям играли свадьбу. Я впервые “вживую” услышала знаменитое мужское многоголосье. Молодые мальчики пели невероятно красивую старинную песню. Звук уходил высоко под купол, и туда же уходила моя душа. Впервые я поняла, что есть в нашем мире что-то, чему не нужно объяснений - надо только чувствовать.

И конечно, начало 80-х. Тбилисское Динамо в самом расцвете. Аристократы от футбола! Умница Александр Чивадзе, блистательный Давид Кипиани, хитрец Дараселия. Кубок кубков. Впервые! Вся республика - праздник, карнавал, ликование. И я чувствую себя частичкой этого всеобщего счастья и любви.

То что моя любовь взаимна, я неожиданно поняла здесь в Нью-Йорке, много лет спустя.

Моя первая машина. Я и водить толком ещё не умею, и в автомобилях не разбираюсь. Оказалось, что диллер хитрец продал мне битую перебитую рухлядь. Я проводила больше времени в мастерских, чем на дорогах. Не было дня чтоб моё авто не преподносило мне очередной сюрприз. И я устала. В какой-то русской газете поставила объявление, что дешево продаётся машина. Нaдежд у меня никаких не было, но уже на следующий день мне позвонили, а затем пришёл покупатель.

Это был милый, интелигентный, и достаточно пожилой человек. У меня появилась надежда: “Ему-то я смогу продать свою красавицу. Что он может понимать в машинах?” Однако…

- Машинка у вас славная. Но сначала поедем к моему механику, пусть он проверит.

Моя надежда как появилась, так и исчезла - с его механиком у меня шанса нет. Ну что ж, отвезу машину на свалку, и заботам конец.

Но к механику мы решили всё же поехать.

И оказался этот замечательный механик коренным тбилисцем. И, конечно, мы заговорили о футболе. Мы тут же согласились, что Динамо Тбилиси - это класс!.. Вспомнили лучшие игры и голы. А затем... наш механик хитро улыбнулся и тихо спросил меня:

- Очень надо машинку продать?

- Желательно - потупив глаза, ответила я.

- Ты права - никто не играет лучше, чем Дато и Сандро. А машину продадим - не волнуйся.

Не имею ни малейшего понятия, что было сказано милейшему старичку, но уже через пару минут мы ударили по рукам, и я наконец-то избавилась от своего металлолома.

Где-то глубоко в душе меня немного царапала совесть. Но... вероятно, это была судьба. А ей объяснений нет. Так же, как нет объяснений любви.

До конца урока – Третьяк

Понять меня сможет только страстный хоккейный болельщик. К тому же болельщик со стажем - тот который жил в СССР в 70-е годы.

Я училась в десятом классе. Все без исключения мальчишки ночами смотрели Чемпионат Мира (разница во времени между Москвой и Читой - шесть часов). Утром в классе они пристраивались на задних партах и дремали. Я была единственной девчонкой - членом их ”болельщицкого клуба”. Они меня признали потому что никто не знал о хоккее больше и лучше чем я. Даже Коля Зайцев и Славка Кириллов - хоккейные гуру - нехотя, но согласились, что со мной можно “иметь дело”.

К тому же я была отличницей и лучшим математиком класса  - после бессонных хоккейных ночей можно было “скатать домашку”. (Я тоже не спала, смотрела матчи, но домашнее задание - это было святое.)

А теперь о математике. Наша учительница математики была фанатиком своего предмета. И... искренне верила что все должны считать математику главным делом своей жизни. Человек, который математику не знал (или не понимал), для Галины Никитичны представлялся личностью мелкой, неразумной, не достойной какого-либо внимания.

Самым большим преступлением в её глазах было спросить “Сколько времени до конца урока?“ Или даже взглянуть на часы. Призанться, что ты ждешь конца её любимой алгебры и рвёшься на переменку..! - на это мог отважиться только самый отчаянный храбрец!

Часы на руках были только у меня (подарок папы к десятому классу). И мы придумали!!!

Славка шёпотом:

- Сколько?

-Третьяк - отвечала я. Значит, до конца урока 20 минут (номер на форме нашего вратаря.)

- Сколько? - глазами спрашивал Димка.

- Якушев- всем было понятно, что оставалось 15 минут.

- Сколько?- с надеждой вопрошал Коля - у него с матемакой не сложилось.

- Мальцев - страдать ему оставалось совсем немного - 10 минут.

- Лутченко - счастье совсем близко - через 3 минуты звонок!

Вам, наверное, трудно представить какое наслаждение мы получали, глядя на нашу незабвенную Галину Никитичну! Она следила за нами встревоженным взглядом, понимала, что что-то недозволенное происходит, но так и не смогла разгадать нашу шараду: ведь она не была членом почетного клана болельщиков хоккея. А наши мальчишки даже полюбили уроки математики - всё же приятно хоть в чем-то быть умнее своей училки!

“Команда молодости нашей...” Третьяк, Харламов, Мальцев, Якушев... И мои мальчишки одноклассники... Иных уж нет, а те далече...

Моя мама четыре года провела в немецких концлагерях. Из огромной семьи — клана — она потеряла всех: отца, моего деда, сестер, братьев, дедушку, бабушку. Остались в живых только её мама — моя бабушка — и она сама.

Это было так страшно, что ни бабушка, ни мама почти никогда не говорили о том времени, старались не вспоминать. Мама не смотрела фильмы о Холокосте, не читала книги. Она всегда повторяла: “Ни один фильм, ни одна книга даже близко не могут описать ужас который мы пережили.”

Мы жили в Ленинграде. В начале 90-х полки магазинов опустели. В универсамах была гнилая картошка, грязная морковь, и 3-х литровые банки с маринованными кабачками. Порой мы не могли даже купить молока для моего маленького сына.

Однажды наша соседка показала нам вырезку из газетной статьи. Там говорилось, что бывшие узники концлагерей и гетто теперь приравниваются к ветеранам войны и блокадникам: они могут получить те же льготы и пособия. Среди льгот упоминались продуктовые наборы. Для того чтобы получить продукты, надо было пойти в жилконтору и заполнить какие-то бланки.

Я стала уговаривать маму пойти и заполнить эти бумажки.

Но… “Неудобно, неприлично идти и просить” — отказывалась мама.

— Почему неудобно? Государство само издало этот закон!

— Я никогда ничего не просила. Некрасиво.

— Но почему?!!

— Стыдно.

Однако, в конце концов я её уговорила: “А вдруг в наборах будет сухое молоко или сгущёнка — мы сможем Саньке кашу варить.”

И вот мы входим в нужную комнату в нашей жилконторе. За столом сидит милая девчушка лет восемнадцати-двадцати. Моя мама смущаясь и запинаясь пытается объяснить почему мы здесь. “Война, гетто, наборы…”

Девушка смотрит на нас. Сначала спокойно, даже как-то снисходительно. И вдруг она меняется в лице — глаза становятся маленькими, злобными, исчезает улыбка.

”Напридумали тут всяких лагерей, а теперь МЫ им тушёнку и зелёный горошек должны давать!” — с негодованием произнесла она. “Ишь как устроились!”

В этот момент я взглянула на маму. Её лицо было абсолютно белое — будто вся кровь ушла из него. Глаза широко открыты и полны страха. Она молча смотрела на ту которая что-то там ещё говорила.

И тут я закричала. Никогда раньше (да и потом тоже) я не кричала на человека так как кричала на ту особу. А затем мы вышли из комнаты. Продуктовые наборы мы, конечно, так и не получили.

Через полгода наша семья уехала в Америку.

В Нью-Йорке наши друзья как-то рассказали нам, что людям пережившим Холокост Германия выплачивает пожизненную пенсию. Эти же друзья подсказали куда можно обратиться чтобы заполнить нужные документы. Они добавили, что очень многие их знакомые уже получают эти деньги. Что волокиты нет никакой, и что всё работает с немецкой точностью.

Я тут же поехала в оффис, который находился в Манхеттене, заполнила все необходимые документы, и мы стали ждать ответа.

Время шло. Месяц, три, полгода, год. Наконец, я отважилась позвонить и спросить почему так долго нам не отвечают.

И тут нас огорошили — женщина очень вежливо, извиняясь, объяснила:

— Очень многие наши бывшие сограждане обманывали, придумывали фальшивые истории, чтобы получить пенсию. Поначалу Германия доверяла всем на слово, но потом обман раскрылся. Теперь нужны доказательства, что вы были узником концлагеря.

— Но какие доказательства у нас могут быть?! Немцы не выдавали справок, перед тем как вести на расстрел или заживо сжигать в закрытом сарае!…

— Я понимаю вас, и искренне сочувствую, но сейчас такое правило.

— Но это не честно! Моя мама действительно была в лагере четыре года, всех там потеряла...

— Понимаю, но… — Тут моя собеседница на секунду задумалась.

— Знаете, не думаю, что вам это поможет, тем не менее… В Вашингтоне, в музее Холокоста работают молодые девочки и мальчики, волонтёры. Они ездят в страны Европы, разыскивают немецкие архивы, собирают информацию о лагерях и гетто. Я вам дам телефон, позвоните. А вдруг.

В тот же день я позвонила в Вашингтон. Прошло более двадцати лет, а я до сих пор помню имя молодого человека с которым говорила — Вадим Алтцкан. Я рассказала ему нашу историю.

— Я посмотрю наши архивы. Ничего не могу обещать. Нацисты действительно “не выдавали справок”. Если что-то найду, дам вам знать.

Я положила трубку.

Мой опыт советского человека подсказывал мне, что никто ничего делать не будет, никто никого не будет искать, что это была вежливая отговорка, что не судьба…

Наутро где-то в одиннадцать я, как обычно, позвонила с работы домой — убедиться, что всё там нормально.

— Мила, представляешь, кто нам звонил?!!

— ??

— Мальчик из Вашингтона, из музея. Он нашёл копию списков из одного из лагерей. (Всё-таки “аккуратная” нация эти немцы).

Там фамилия бабушки. Рядом написано: 1 ребёнок. Он сам уже отправил эту копию в Германию, в Нью-Йоркский оффис, и одну копию нам. Он сказал, что этого документа достаточно.

Через месяц моя мама начала получать немецкую пенсию.

Однажды меня спросили:

— Вы в Америку за деньгами приехали?

— И за ними тоже. Но, главное, нам никогда не надо будет жить рядом с “милой” девушкой из жилконторы.

P.S. Свои первые три чека моя мама отправила в Вашингтон, в Музей Холокоста.

Пятьдесят Алых Роз

Представляете, вам надо вести урок, а все студенты - Одесситы!!! Это была знатная группа! Занятия должны быть два часа. Первый час нам ещё удавалось быть серьёзными. Мы успевали обсудить что-то из Английской грамматики. А потом наступала “переменка“ - и понеслось!

Анекдоты рассказывались с абсолютно серьёзными лицами - и от этого были ещё смешнее. Настоящие Одесские шутки произносились будто равнодушно, но класс стонал от смеха. Какие там неправильные глаголы или Прошедшее Время? Инфинитив и Герундий отправлялись гулять, а Present Perfect уходил в отпуск. Молдаванка и Привоз царили в классе оставшийся час.

Однако, как и в Английской грамматике, здесь тоже было исключение. Звали это исключение Сергеем. Он всегда приходил в чёрном костюме, белой рубашке и чёрном галстуке. В руке его был кожаный дипломат. Приходил Сергей вовремя, никогда не пропускал ни единого занятия. Но...не смеялся со всеми, и даже не улыбался. Поначалу, группа пыталась его растормошить, но потом это занятие бросила: ну не хочет человек получать удовольствия, и не надо.

И вот однажды... Сегей поднял руку как первоклассник:

-“Мила, у меня вопрос.”

Класс замер от неожиданности и в предвкушении.

-“Как надо в Америке ухаживать за женщиной? Есть ли какие-то правила или традиции?”

Я посмотрела на своих студентов. Студенты посмотрели на меня. Мы все вместе включились в игру.

-“Конечно. Всем известны эти неписанные правила.” Головы закивали в знак согласия.

“Покупаете флакон самых дорогих французских духов, пятьдесят лучших алых роз, и приглашаете даму в лучший французский ресторан. - Дальше дело техники.”

И... по закону жанра:

–“Можно ещё раз и помедленнее. Я записываю.”

Я повторила: -Французские духи, французский ресторан, розы - пятьдесят.

Взглянула на студентов. Они кусали губы, ладонью прикрывали лица, просто отворачивались - только чтобы Сергей не заметил как они сдерживают истеричный смех. Не помню, как мы закончили урок. Но это было не просто...

Прошло несколько дней.

В один из вечеров после уроков (а занятия заканчивались поздно - в десять) я вышла на крыльцо. Было холодно. Дул противный осенний ветер. Что-то сыпало с неба. Я представила, что сейчас мне надо идти к метро, потом долго ехать в дурно пахнущем вагоне, опять долго идти от станции домой. Стало невыносимо тоскливо. Я стояла и не могла заставить себя шагнуть в мокрую промозглую улицу.

И вдруг... О, это магическое “вдруг”! Перед крыльцом остановился лимузин. Вышел водитель и распахнул передо мной дверь. Это был Сергей.

- Мила, вам куда?

- В Бруклин, Бенсонхёрст.

- Отлично. Я как раз еду туда - нам по пути.

Есть на свете Б-г! Я села в машину, закрыла глаза - нирвана... Машина мягко тронулась. Я поняла, что такое счастье. Счастье - это когда в осенний дождливый холодный вечер в тёплом шикарном лимузине тебя везут домой.

Минут через пятнадцать я открыла глаза.

Ой!!!

Мы ехали не в Бруклин. Не просто не в Бруклин, а совсем в другую сторону. Я огляделась. Этот район я не знала. Где мы? Уже не было небоскрёбов Манхэттена. Маленькие низкие дома. Мелькал густой парк. Людей на улицах не видно. Сон сняло как рукой. Тонкая струйка ужаса потекла у меня по спине.

- Серёжа, а куда мы едем? - спросила я осторожно. Ответа не последовало.

И тут я поняла!!!

“Так,” сказала я себе. “Захотелось прокатиться ’на халяву’. Прокатилась.”

Я стала думать: “Он один или с дружками? Они оставят меня живой или...? Выпрыгнуть из машины на полном ходу? Что станет с Санькой - сыном? Как мама будет одна его воспитывать?” Картинки из фильмов ужасов одна за другой сменялись у меня перед глазами.

Парк сменился почти лесом. Мне становилось всё страшнее и страшнее. Сергей по-прежнему молчал. В кино показывали, что так молчат убийцы перед тем как...

Вдруг машина остановилась. Это была автозаправочная станция. Сергей вышел буркнув: “Я сейчас.”

А я лихорадочно соображала - выскочить и убежать? - но куда? Крикнуть о помощи? - но вдруг здесь его сообщники, и он пошёл за ними?

Тут я заметила вывеску: “Всегда в продаже свежие розы. ЛУЧШИЕ в Нью-Йорке!” Какая-то робкая мысль зародилась в моём воспалённом мозгу. Я ещё даже не поняла что это было, но почему-то сразу успокоилась и расслабилась.

В этот момент открылась дверь, и на меня посыпался дождь из... невероятно красивых, огромных, алых роз.

-- “Теперь мы можем ехать домой”, сказал Сергей и завел машину.

Через полчаса лимузин подрулил к нашему дому. Я вышла из машины, но ноги по-прежнему едва слушались меня. И по-прежнему я чувствовала влажную кофточку которая прилипла к спине.

- Мила, а какой французский ресторан вы знаете?

- Я терпеть не могу французские духи, не переношу французскую кухню, и больше всего не люблю розы - они колючие.

Больше я своего ухажера на занятиях не видела - вероятно, всю Английскую грамматику он уже выучил. И как ухаживают за женщинами в Америке - тоже.

Онa и Он: Поезд Ленинград - Нью-Йорк

Она каждый день заходила в метро и через весь город ехала на работу. Чтобы было не так тоскливо, она брала книгу и читала. Или просто дремала - её станция была конечной, всегда было свободное место посидеть. Дремала она и потому что очень уставала от человеческих лиц - а так, можно было закрыть глаза и никого не видеть. Ещё она всегда снимала очки когда заходила с улицы в метро: в холодную погоду стёкла запотевали, надо было их протирать, а делать это было лень. Опять-таки, нет очков - никого не видно. Создавалась иллюзия своего собственного пространства.

Он каждый день ездил на работу через весь город. Зимой было особенно трудно: вставать приходилось затемно, поездка была долгой. Спасала книга. Он садился в самый первый вагон, открывал нужную страницу - и на целый час забывал о заботах, ленинградской сырости, и скучной работе.

Она почувствовала, что кто-то пристально смотрит на неё. Кто-то, кто сидит на скамейке напротив. Но...очки были в сумке. А без них она видела только размытое очертание мужской фигуры. Ах, как жаль! Ведь так интересно. Хотя... это может быть старик лет сорока, или какой-то уродец ищущий приключений. Однако любопытство победило: “завтра не буду снимать очки - вдруг Он будет на том же месте, в то же время. Ну а если нет, значит - нет”.

Он заметил её давно. Длинная коса темно каштановых волос, большие карие глаза. Он делал вид что читает. Она тоже читала какую-нибудь книгу, или просто сидела закрыв глаза. Когда она дремала, он мог открыто наблюдать за ней. Он давно понял, что она близорука: чуть-чуть растерянный взгляд, щурится - так смотрят люди с плохим зрением.

Она в это утро надела очки. Место напротив пустовало. Какая досада! Опоздала. Надо было сообразить насчёт очков раньше. Двери поезда уже закрывались, когда Он вскочил в вагон и сел напротив. Ух!- сердцо её заколотилось. Он был красив. Красив той настоящей мужской красотой о которой мечтает любая юная барышня.

Он был красив и...одет в грязные резиновые сапоги (пpивет от Гоши - Баталова).

Сразу стало скучно.

Он проспал. С ним такое случалось крайне редко. Не сработал будильник. Он собирался в сильной спешке - почему-то именно сегодня он боялся опоздать и пропустить Её. Уже второй день шёл дождь, вчерашние туфли были сырые. Искать другую пару не было времени. В углу стояли резиновые сaпоги. В темноте он надел их и выбежал из дома. Только на улице он заметил что сапоги были грязные. Он терпеть не мог грязную обувь - но что теперь поделаешь?

С этого утра всё и началось. Это был их тайный ритуал :

В вагоне каждое утро Он и Она делали вид что читают книгу. Но обе книжки почему-то были на одной и той же странице вот уже много дней.

Она делала персадку на “Маяковской” и ехала дальше до “Выборгской”. Он тоже.

Она шла по длиннющему переходу. Он шёл немного отставая. Но если он терялся в толпе, она замедляла шаг. Если она терялась из виду, он пробирался через толпу и находил её.

Она начла переживать: кода же он решится заговорить? А если заговорит - что ответить? Быть примерной девочкой которая “не знакомится с незнакомыми мужчинами в автобусе?” Или..? Ответа не было, но тревога нарастала.

Он страшно хотел с ней заговорить. Вот уже три месяца, как они “увидели” друг друга. Сапоги давно заброшены в кладовку. Туфли каждое утро начищены до блеска. Она нравится ему всё больше и больше. Но он видит, что она примерная домашняя девочка. Если он отважится спросить имя, то наверняка услышит: “Я с незнакомыми мужчинами не разговариваю.” И что тогда ?..

Она проснулась и поняла что именно сегодня утром должна наконец услышать его голос.

Он шёл вслед за ней по переходу и понял что сегодня или никогда...

Она остановилась, и когда он догнал её, сказала: “ Я всё жду и жду, а вы всё никак не заговорите.”

Он изумлённо и радостно ответил: “Я боялся, что вы скажете, что не знакомитесь с мужчинами в транспорте.”

“А я действительно никогда не заговариваю с незнакомцами...”

“А сегодня?” “А сегодня - другое.”

Через год у них родился сын.

Ещё через несколько лет она с сыном уехала в Америку. Он испугался и не поехал.

Много раз она потом вспоминала историю их знакомства. Много раз задавалась вопросом “А что было бы если...?” И ещё она была уверена, что раскажи кто-то ей эту историю, она бы усмехнулась, не поверила, и позавидовала бы богатой фантазии расказчика.

Но однажды по телевизору она увидела кино: Нью-Йорк, вагон электрички, Он и Она случайно встретились взглядом. Потом каждое утро старались не опоздать, потом познакомились. Осторожное, хрупкое чувство. Но Они уже поняли, что без друг друга никак.

Роберт Де Ниро, Мэрилл Стрип - “Зарождение Любви” – “Falling in Love”.

Как? Ну как эти далёкие, незнакомые люди живущие в другом мире, на “другой планете” узнали её историю и так точно всё поняли и рассказали?

Она спросила у сына.

Он не удивился: “Мама, это ГОЛЛИВУД! - Они знают про людей всё. И все истории уже рассказаны.

А ещё, ты же сама мне говорила: страны разные, а люди одинаковые.

И в Ленинграде, и в Нью-Йорке.”

Так ли это? - Решайте сами.

Зинаида Яковлевна Т. была невероятно, неповторимо, неправдоподобно...некрасива! Когда она впервые входила в аудитоирию, студенты зажмуривали глаза. Но стоило ей начать лекцию, все мгновенно забывали о её внешности. Блистательный ум, острота мышления, невероятное чувство юмора. Всегда прямая спина и идеально уложенные волосы.

В те времена в институте Герцена, и особенно на отделении иняза, царила обстановка абсолютной вольности. Клубы табачного дыма в корридорах, профессора стреляющие “лишнюю” сигаретку у студентов. Ходить на занятия считалось неприлично, прогулять семинар было нормой. А главное, ни деканат, ни сами учителя не обращали на это внмания.

И только у З. Я. классы были всегда полными. Мы не то что боялись, нам просто в голову не приходило, что можно сбежать с её занятий. Это было аксиомой не требующей доказательства.

З.Я. вела у нас “Теорию перевода”. Никогда раньше я не думала, что переводить с иностранного на родной язык намного сложнее, чем наоборот. Необходимо сохранить мелодику и ритм оригинала и в то же время не потерять глубину и красоту русского языка.

Мы мучались, страдали, переживали. Как в школе, перезванивались вечерaми, старались найти верные слова - и с ужасом представляли как на утро предстанем пред “очами” нашего строгого судьи.

В нашей группе училась Ирка Н. Девушка не очень умная, вернее, очень неумная. Однако, нрав у неё был легкий, человеком она была дружелюбным и к жизни относилась радостно. На это имелись веские причины: её мама дружила с З.Я., к тому же, была “подругой” ректора института. И когда мы терялись, именно Ирка прикрывала нас, принимая огонь на себя: “Девчонки, не волнуйтесь, что-нибудь придумаю.”

Переводили что-то из Хэмингуэя. Война, солдаты, смерть, морг. У Хэма это звучало элегантно и тонко. У нас - топорно и грубо. Наш “коллективный разум” никак не мог найти подходящих слов. “Девчонки, не волнуйтесь, что-нибудь придумаю.” Начинается занятие. З.Я. проверяет домашнюю работу. Ирка гордо зачитывает: “В морге, на мраморной плите лежали трупы, вытянувшись по стойке смирно”.

Ждём.

З. Я. смотрит на нас. Молчит. Минута, две - вероятно пытается осмыслить услышанное. Мы боимся дышать.

Наконец, она произносит: “Леди (она всегда обращалась к нам на Вы, и называла нас леди), трупы, которые в состоянии вы-тя-нуть-ся по стойке смирно...Сильно. Хичхок рыдает от зависити...”

Где провинциальным девочкам того времени знать, кто такой Хичхок. Мы подумали, что она нас пoхвалила.

Сомерсет Моэм. Лондон. В рассказе два лорда решили отобедать в закрытом аристократическом клубе. И заказали они себе жаркое из седла барашка. Мы крутили и так и эдак. “Седло барашка.” Никогда не слыхивали о таком. Нам сразу представилась степь, табуны лошадей, сбруи, попоны - всё это в Лондоне? - Чепуха какая-то.И опять Ирка - наша спасительница: “Девчонки, не волнуйтесь, что-нибудь придумаю.”

На уроке, довольная собой, она гордо произносит: “Лорды решили побаловать себя, и заказали жаркое из...конины.”

З. Я. была человеком холодным, сдержаным, скупым на какие-либо эмоции. Но тут...сначала она побледнела, потом залилась румянцем, затем по её лицу пошли какие-то пятна. При этом, она не произнесла ни слова! Мы откровенно перепугались. В то же время стало необычайно интересно – что же вызвалао такую бурную реакцию ( ни сном, ни духом не могли мы представить, что это хоть как-то связано с нашими виршами).

Наконец, З.Я. шумно выдохнула и медленно, тихо произнесла: “ Леди, иногда полезно застaвлять серое вещество работать. Это - Английские а-рис-то-кра-ты, а не монгольские пастухи - ну не могли они есть конину!”

Самое-самое последнее занятие самого последнего дня в институте перед началом госэгзаменов. Вы, конечно догадались, что это было “Теория перевода”. Там где остальные профессора отпустили своих студентов - ведь последний день!- З. Я. начала урок как обычно, с опроса домашнего задания. Смешно, что мы даже и не предполагали, что может быть иначе.

И опять проблема: приличные советские девочки никак не могли понять слово “АПЕРИТИВ” – aperitif. “Советские люди в магазин на машинах не ездят” - “Советские люди не пьют лёгкие вина для аппетита”.

И впервые, мы отважились: “Зинаида Яковлевна, мы не знаем как перевести aperitif. Мы даже не знаем, что это. Признав жуткую правду, все девчoнки втянули головы в плечи и приготовились к казни.

И тут...наша “железная леди”, наша З.Я. мечтательно улыбнулась, как-то игриво повела плечиком, наклонила идеально уложенную головку набок и произнесла: “Ах, девочки ...(впервые это было не “леди”). Ах, девочки, аперитив - это замечательно!.. Вот помню в Лондоне...мы сидели...Она замолчала. Мы затаили дыхание и ждали продолжения.

Но… продолжения, увы, не последовало. З.Я. вновь улыбнулась - второй раз за урок!! - и сказала: “А знаете, идите на улицу, погода замечательная. И вообще, это ведь последний день - хватит мучаться. Отдыхайте!”

Так закончилась наша учёба в институте.

Аперитиф я вперые выпила здесь, в Нью-Йорке. Много лет спустя. В тот день я подняла бокал в память о замечательной З.Я.

Когда в середине жизни меняешь страну, главный страх который разъедает тебя, это страх “Мы - чужие”.

“Мы другие.” “Они не поймут нас”. “Мы пришельцы”. “Разная группа крови”. “Разные книжки в детстве читали”.

Был первый месяц нашей жизни в Америке, и первая неделя на новой, только что снятой квартире. Раздался стук в дверь. Кто это мог быть? - мы же абсолютно никого здесь не знаем. Я открыла и удивленно обнаружила что в подъезде никого нет. Но зато перед дверью стоял большой мешок, полный детской одежды. Это нам? А кому же ещё? - ведь он стоял перд нашей дверью. Одежда была почти новая, красивая, и всё как раз пдходило моему сыну. Через пару дней опять звонок в дверь. Всё повторилось: пустой подъезд, мешок под нашей дверью - на этот раз полон замечательными детскими игрушками.

На третий или четвёртый раз я изловчилась и очень-очень быстро подбежала к двери. И успела! Нашим добрым Дедом Морозом (в середине лета) был сосед - этого седого, красивого старика мы встречали на улице и в подъезде. Он всегда приветливо здоровался - первый урок Американской жизни. Read more...

Привет от М. Булгакова

Замечательное время середины 90-х годов в Нью- Йорке! Классы во всех университетах, школах, и курсах заполнены бывшими Советскими иммигрантами. Врачи, педагоги, инженеры - люди прекрасно образованные, личности интереснейшие. И ВСЕ хотят и умеют учиться.Какое раздолье и удовольствие для нас - учителей Английского! Я работаю в Глобе - так ласково называли Globe Institute of Technology.

Наслаждаюсь каждой минутой там: прекрасные коллеги, классные студенты.

И вот однажды...

Однажды Татьяна Г., директор по приёму студентов, открывает дверь в мой класс и вбрасывает ( это не случайное слово) туда мужичка. Затем дверь захлопывается, и я слышу звук закрывающегося замка. Мужичoк бросаeтся к двери - но тщетно - она закрыта. Мой новый студент обречённо садится на один из свободних стульев. Класс молча за всем этим действом наблюдает.

Так началась наша незабываемая эпопея под названием “Шариков”. Read more...

История правдивая, но абсолютно невероятная #3

“Никогда”. Это было главное слово, когда наши родные в 70-е годы уезжали в Израиль или Америку. Никогда не увидимся. Никогда не получим весточку. Никогда не позвоним. Никогда, никогда, никогда.

Мой папа был военный, дa ещё пограничник—а это были войска КГБ. Наши родственники решили эмигрировать. Слово “никогда” начинало и заканчивало все наши разговоры об этом. Разговоры велись шёпотом. Страх на генном уровне. Тётя и её семья уехали. Мы осиротели и старались больше не упоминать их, потому что было грустно и больно.

Кто в те годы мог подумать что прийдёт Горбачев, и наша жизнь в миг так изменится?

Я хорошо помню как однажды вечером, сидела у телевизора, и вдруг поняла, что я уже НЕ БОЮСЬ. Всё. Не страшно. Не страшно громко говорить. Не страшно обсуждать родных в Америке. Не страшно… да, совсем не страшно написать им письмо. Read more...